Каждое утро Данн и его жена обходили остров и наблюдали за птицами.

— Глупыши проявляют свои чувства поглаживанием клювами шеи друг друга, — вспоминала госпожа Данн.

В тот год вылупилось всего тринадцать птиц — печальные данные о гнездовье, где когда-то ежегодно появлялось две с половиной тысячи птенцов.

Гнезда птицы строят из морских водорослей примерно в тридцати дюймах друг от друга, на достаточном расстоянии, чтобы избежать острого клюва соседки.

— Когда мы приближались к гнездам, птицы не улетали. Наверное, они побаивались серебристых чаек и альбатросов, которые парили вокруг в надежде стащить яйцо или птенца, — рассказывала госпожа Данн.

Только что вылупившийся птенец выглядит совсем непривлекательно. Он похож на жалкий мешочек с костями, но вскоре птенец покрывается белым пухом и превращается в весьма очаровательное создание.

Немного позднее оперение покрывается коричневыми крапинками. Это помогает птенцу маскироваться, когда он предпринимает свои первые, полные риска путешествия в заросли тассока.

Затем наступает момент, когда у птенца появляется непреодолимое желание взлететь. Однако это сделать нелегко даже и взрослой птице. На земле она выглядит неуклюжей и смешной, особенно когда подпрыгивает. Она плюхается, снова подпрыгивает, пока не попадает в воздушный поток, который поднимает ее вверх. Нельзя не посочувствовать птенцу, наблюдая, как он отправляется в свое первое путешествие, движимый извечным стремлением птиц к полету в неведомое.

В воздухе птица становится изящной. Стоит появиться косяку рыб, как глупыши падают вниз и, подобно снежинкам, тают в волнах.

Глупыши — отменные рыболовы. Клюв у них с зазубринами, причем они направлены внутрь, чтобы рыба не выскальзывала. Птенец, жаждущий получить принесенную пищу, часто с головой забирается в клюв родителя, пытаясь извлечь рыбу.

Гнездовья глупышей на острове Кэт построены на слое гуано толщиной около пяти метров, что является доказательством того, что птицы гнездились здесь с давних времен. Гуано придает всей территории гнездовья ослепительно белый цвет. Это помогает маскироваться и юным пушистым птенцам, и повзрослевшим птенцам в белом оперении.

Когда работа на Бейбеле была закончена, рыбак Джонни Липскомб отвез нас на остров Кэт. Это плоский, однообразный остров, получивший свое название благодаря кошке, которую много лет назад завезли и отпустили на острове. Здесь трудно найти укрытие, откуда можно было бы следить за глупышами.

Я наблюдала, как один из птенцов упорно пытался взлететь. Вот уже несколько дней он с остатками коричневых крапинок на оперении делал суетливые движения, стремясь подняться в воздух. Птенчик энергично махал крыльями и подпрыгивал, имитируя движения взрослых, и всякий раз шлепался на землю. Тогда в полном отчаянии он забрался на скалу, нависшую над водой (на это у него ушло часа два, причем все это время он делал попытки взлететь). Наконец птенец добрался до скалы, прыгнул в воду и поплыл туда, куда полетели взрослые птицы.

После всех сложностей, связанных с первым полетом, поражает скорость, которую приобретают птенцы, и расстояния, преодолеваемые ими. Известен случай, когда птенец в первый день своей самостоятельной жизни, только выбравшись из гнезда, пролетел более шестидесяти километров.

Теперь птиц на острове Кэт кольцуют, чтобы определить расстояния, на которые они летают, но эта работа начата недавно.

На Новой Зеландии птиц кольцуют несколько лет, и уже отмечены полеты на значительные расстояния. Двух птиц, которым было менее года, окольцованных в Горугору в 1955 и 1956 годах, обнаружили в Индийском океане, у берегов Западной Австралии. Одна из них пролетела 7240 километров, а другая — около 8000 километров.

В период между 1951 и 1959 годами на четырех гнездовьях на Новой Зеландии окольцовано 3999 птенцов.

Кольцевать птиц — дело мудреное. Глупыши крупные, подвижные, к тому же у них острый как бритва клюв. Если держать глупыша не очень крепко, он может больно поранить. Поэтому кольцуют птицу два человека: один держит, а другой закрепляет на лапке кольцо.

Доктор Сервенти говорил, что он ничего не имеет против этой тяжелой работы. Его единственным желанием стало окольцевать еще тысячи птиц на острове Кэт. Обращаясь к рыбакам с просьбой не вторгаться в пределы гнездовий, доктор Сервенти подчеркивал, что глупыши — истинные друзья рыбаков, поскольку само их присутствие — свидетельство того, что в этом месте появился косяк рыб.

Мортон Данн не относился к числу рыбаков, которые в прошлом истребляли глупышей. Он занимался ловлей морских раков. Хотя он и протестует против охоты на этих великолепных птиц, но вынужден признать, что раколов, работая весь день в воде и испытывая большие неудобства, с трудом удерживается от искушения поймать глупыша. Вечером хочется поскорей выбраться из воды и приготовить себе что-нибудь на ужин.

— Это верно, что лишь один вид глупышей, которых так легко и просто поймать, — приманка для рыбаков, но я не представляю, как можно убивать таких красивых птиц, — говорил мне Данн.

Однажды Джонни Липскомбу здорово не повезло. Недели за три до моей поездки на Бейбел я видела его в Леди Баррон: он выбрасывал весь свой улов в море. Джонни, как и большинство рыбаков, находящихся на грани финансового краха, озабоченный и жаждущий найти выход из трудного положения, загрузил в лодку слишком много раков, и из-за тесноты они все погибли. Бедняга Джонни! Очередной взнос за лодку был значительным, а платить следовало незамедлительно. Для него это был последний шанс.

Через несколько дней после нашего приезда на остров Кэт, как-то вечером, пришел Джонни и принес нам мешок рыбы. Раков было мало. Когда он ушел к своей лодке, стоящей на якоре в заливе, я рассказала членам нашей экспедиции о его неудаче. Тас Драйсдейл ничего не сказал, а позже, когда пора было идти к гнездовьям, чтобы наблюдать за вылетом птиц, он принялся вырезать каракатицу. В течение дня он уже сделал их несколько. Теперь он трудился над продолговатым, как у тики, грозным лицом со свисающими вдоль шеи волосами. Трое из нас собирались отправиться утром на лодке Джонни, чтобы проверить его ловушки.

— Возьми и передай это ему, — сказал Тас. — Скажи, чтобы бросил его в море там, где ставит свои ловушки.

Я с удовольствием оставила бы эту штуку у себя. Я долго вглядывалась в каракатицу, успокаивающе действующую на жестокого, своенравного и капризного бога. Утром я отдала ее Джонни, и он бросил ее в море, когда забрасывал ловушки. Вечером, когда мы шли возле континентального шельфа, где флажки маркерного буя полегли от налетающего ветра, нам пришлось помогать Джонни справиться с добычей: все ловушки были полны с верхом отборной рыбой.

На заре счастливый Джонни приплыл в наш залив и вышел на берег, чтобы помочь нам перенести вещи. С ним нам предстояло обратное путешествие на Леди Баррон, через отмели Ванситтарт и Кипящий Котел. Джонни чувствовал себя счастливым, а бедный Доменик лежал внизу на койке. Вокруг бушевало море.

Глава XIII

Лучше всех запахов запах корабля

Когда я училась в маленькой лесной школе, в нашем учебнике было одно стихотворение, которое мы очень любили, возможно потому, что жили далеко от моря. Теперь я понимаю, что автору неведомо было то, о чем он писал. Стихотворение называлось «Запахи».

В нем поэт описывал свои любимые запахи, но последнее четверостишие приводило нас в экстаз:

Когда диких быков острова Пэссидж сняли с борта «Шиэруотера», у нас уже не осталось времени навести после них порядок, так как начинался сезон перелета птиц. Быки пробыли под палубой несколько дней, и ребятам пришлось целый день выгребать навоз лопатами. К сожалению, шлангами там промыть оказалось невозможно, пришлось набросать опилки и уже на них ставить бочки с тушками птиц. Бочки протекали, рассол капал, а одна огромная бочка и вовсе рассыпалась, залив весь пол густой маслянистой жидкостью.