Я взглянула на Пэдди. Он продолжал отчаянно сражаться с рулевым колесом. Как только нос корабля поворачивался влево (а я уже научилась отличать правый борт от левого), Пэдди принимался крутить руль вправо. Колесо было огромное, и ему приходилось налегать всем телом, чтобы поворачивать его, и порой голова его исчезала. Но в тот момент, когда он выпрямлялся, корабль, повинуясь рулю, величественно поворачивался, горизонт проносился перед его глазами, и все приходилось начинать сначала. Пэдди опять поворачивал колесо, налегая на него всем телом. Словом, снова повторялось все с начала, только в обратном порядке.

— То-то же, — ликовал Пит. — До сих пор Валлаби считал самым никудышным рулевым меня. Уж теперь-то он такого не окажет.

Тут появился капитан и лаконично пояснил, что нам еще долго придется добираться до Лонсестона, если корабль будет идти таким манером, выписывая на воде свое название.

— Эй, — крикнул он Пэдди, — вернись и поставь точки над «и».

— Что? — отозвался Пэдди. Бросив руль, он вышел на палубу, чтобы уточнить указания капитана. В этот момент корабль накренился, скользнув бортом по воде. Однако ничто не могло изменить твердого решения Леса Джексона.

— Пит, встань к рулю, — приказал капитан. — А ты, Пэдди, пойди передохни.

Пэдди тотчас ушел на бак, лег, и мы увидели его лишь вечером. Когда Пит снова появился на камбузе, он не закрыл за собой дверь, и мы услышали, что по палубе что-то покатилось. Алек вышел узнать, в чем дело. Вернувшись, он подошел к Пэдди и спросил:

— Пэдди, когда ты шел по палубе, то не заметил, что какой-нибудь груз отвязался?

— Заметил, но не обратил на это никакого внимания и перешагнул через него.

К рулю Пэдди больше не подпустили, и, когда Пита через несколько часов сменили, он сказал:

— Пожалуй, у Пэдди самая длинная передышка, о которой я когда-либо слышал.

Валлаби (ни в коем случае не называйте его капитаном Джексоном, иначе он «убаюкает» вас, как Пит укачал меня, когда я в первый раз попала на корабль) пообещал, что рассчитает Пэдди, как только мы придем в Лонсестон.

Он добавил:

— Я рассчитаю его не за леность, ведь даже самого ленивого можно научить работать. Если человек не может найти себе дела на корабле, такому лучше держаться от моря подальше.

Как только капитан ушел, я стала искать, чем бы заняться.

Жизнь членов экипажа на судах, используемых для каботажной торговли, лишена какого бы то ни было комфорта. Мне не с чем было сравнивать, и тем не менее условия их жизни поражали своей суровостью. Взять к примеру Леса Джексона. Он — владелец судна, материально обеспеченный человек, а спал на голых досках, укрывался подобием одеяла, сплетенного из старых шел-новых чулок. Он объяснил мне, что таким образом отпадает необходимость покупать будильник.

— Спать на досках неудобно, и долго на них не поваляешься. Обязательно проснешься. Я встаю, обхожу корабль, проверяю якорь, если мы стоим, и канаты, если мы пришвартованы, а если находимся в море, то контролирую компас и смотрю, не заснул ли рулевой. Потом иду досыпать, пока доски снова не заставят меня проснуться. И так всю ночь.

— А почему нет одеял? — поинтересовалась я.

— Так ведь тогда можно не ставить будильник в банку из-под керосина. Если меня не разбудят доски, разбудит холодный воздух. Пройдешься за ночь раза два-три по холодку, вернешься на свою койку, и покажется она теплой и уютной.

Я спросила, на чем спят ребята.

— На решетках! — крикнул Алек.

Это было еще одно нововведение Валлаби.

— Раньше у меня для команды были резиновые матрасы, но они никуда не годились, и я их выкинул за борт, — сказал он.

— А чем же они не подходили? — спросила я.

— Тем, что утром ребята не хотели вставать. Матрасы превращали их… — старался объяснить мне свою мысль капитан.

— В любителей удобств? — подсказала я.

— Нет, просто в усталых, ленивых и болезненных людей. Вы же не станете утверждать, что продолжительное лежание в постели полезно для здоровья? Вот я и выкинул все матрасы, — закончил капитан.

Зато теперь ребята спали на проволочных сетках, застеленных газетами, и с готовностью вскакивали по утрам.

У постоянных членов команды (постоянными назывались те, кто работал на «Шиэруотере» хотя бы месяц) койки были более комфортабельные за счет неведомо где раздобытых старых матрасов. Однако чаще всего члены команды, поспав на сетках один-два рейса, исчезали навсегда.

Такие суденышки, как «Шиэруотер», хотя и работают по контрактам точно так же, как и крупнейшие суда мира, имеют на борту ограниченное число специалистов. На судне нет квалифицированного механика, да, пожалуй, он н не требуется. Достаточно того, что у владельца судна есть удостоверение или опыт. Для того чтобы получить разрешение на перевозку грузов, небольшие суда регистрируются в качестве вспомогательных кечей [3] , заверив власти, что в случае поломки мотора судно может идти под парусами. Благо, им не приходится доказывать это на практике. Что же касается матросов, то им может стать любой. Пожалуй, в данном случае необходима единственная квалификация — выносливость.

Глава III

Стрейтсмены [4]

В ученом мире существует множество ошибочных предположений о том, кто были предками кейп-баррен-ских островитян. Свою долю заблуждений внесли и некоторые ученые, сделавшие вывод, что по мужской линии они происходят «от представителей по крайней мере десятка народов», а по женской — от «маориек, островитянок Южных морей, китаянок, аборигенок и одной негритянки». «Охотники на тюленей имели гаремы», а девушки с «гладкими бедрами» становились «жертвами разнузданных оргий». На них «плотоядно посматривали изголодавшиеся по женщинам охотники за тюленями».

Судя по архивным документам, на островах можно встретить потомков англичан, ирландцев, шотландцев и валлийцев. Их женами, за исключением одной, были австралийские и тасманийские аборигенки. К началу прошлого века зверопромышленники развезли группы охотников на тюленей по маленьким островкам. Они оставались там на время охотничьего сезона, а зачастую навсегда. Это обстоятельство заставляло их пересекать проливы на открытых лодчонках, чтобы просить продукты у жителей поселения (на его месте теперь расположен Лонсестон). Многим охотникам (то были беглые каторжники) их прошлое не позволяло появляться в поселениях. Они выменивали у темнокожих тасманийцев тюлений жир на шкуры и мясо кенгуру и заодно покупали женщин у племен, населявших побережье. Когда же с обменом не ладилось, применяли силу.

Женщины им нужны были не только в качестве жен. Дело в том, что тасманийки славились своим умением охотиться на тюленей. В ранних хрониках упоминается, что во время охоты женщины покрывали тело тюленьим жиром. Они забирались на скалы и терпеливо поджидали добычу, искусно подражая движению тюленьих ласт и притворяясь спящими. В момент, когда животные теряли бдительность, женщины выскакивали и били тюленей, пока оставшиеся в живых не сползали в, море.

К 1810 году тюленей в проливах становилось все меньше и меньше, и поэтому владельцы шхун перебрались к берегам Новой Зеландии, богатым этими животными. А охотники с черными женами и потомством остались на островах. Таким образом, острова стали убежищем для всех беглых каторжников, дезертиров с кораблей, а также для тех, у кого были причины избегать цивилизованного общества. Для этих людей женщины имели, несомненно, большее значение, чем для профессиональных охотников на тюленей, потому что, добравшись до островов, они рассчитывали обосноваться здесь навсегда. Эти люди и их потомки называли себя стрейтсменами — людьми, живущими у проливов. Им достались женщины, которых оставили на островах американцы, а еще нескольких они отняли у аборигенов. Об этих набегах сохранились записи, сделанные очевидцами и участниками.